Долгая дорога домой [1983, худож. Э. П. Соловьева] - Анна Сергеевна Аксёнова

А та, видно, пока ползала, тоже пришла в себя, поняла, что у нее здесь ничего не выгорело, встала, привычным жестом вскинула за плечи рюкзак и, больше не взглянув на Ирену, протопала из комнаты. Брякнула задвижка на дверях, скрип ступеней… и все.

Мимо окон она не прошла, значит свернула направо. На вокзал? Похоже, так… Ирена даже слегка зауважала ее: хоть гордость есть.

Но когда поняла, что с девицей кончено, что она не вернется — это ясно, почувствовала себя плохо. Ноги подкашивались. В ее годы — не шуточки такие вот… скетчи.

Она прошла в спальню, прилегла и не сразу вспомнила, что письмо так и не дочитала. А когда вспомнила — пора было на работу. Собственно, главное она знала, то есть то, что сын жив-здоров и даже не скучает. Стал, как говорится, мужчиной. У каждого это бывает по-своему. У Женьки — так.

Ирена почти два года работала секретарем-машинисткой в исполкоме — с тех пор как Виктор прислал ей с фронта развод. Удар был оглушительный. В жизни никто бы не поверил. Прожили вместе двадцать одни год, и все это время он не просто любил ее, а был влюблен как мальчишка. Вот только последние годы перед войной, после того, как погиб маленький Витя… что-то вроде надломилось в нем. Это и естественно, он так переживал… Но ее-то ведь он все равно любил. Она знает. Женщина чувствует, когда ее любят.

Удар был тем чувствительней, что нежданный. Как из-за угла. Но ничего, выжила, оправилась.

…Приехала она сюда, в Шабанино, осенью сорок первого. Виктор настоял, чтобы она жила у матери. Сам и проводил перед уходом на фронт. Мог и не уходить, у него была бронь. Но он столько ругался с начальством, так упорно добивался отправки на передовую, что его наконец отпустили с комбината, поняли, что толку от него здесь уже не будет.

Первое время Ирена кое-что продавала из привезенного, рассчитывая, что скоро война кончится и она купит себе все новое, тем более что деньги за ее городские вещи давали хорошие. Но война все не кончалась, и мать припугнула ее, что она может остаться ни с чем. Пришлось заняться огородом, чтоб обеспечить себя на зиму картошкой, овощами. Зимой помогала матери — лучшей портнихе в городе — справляться с заказами. Правда, люди шили мало, не то что до войны, но у матери всегда была работа, тем более чувствовала она себя не так уж хорошо и прежней скорости у нее не было.

Сюда же, в Шабанино, в начале сорок третьего, вскоре после того как Ирена схоронила мать, и пришла та бумага с официальным разводом. Ирена сразу же — лишь бы не оставаться наедине с горькими думами — пошла по объявлению в газете на должность секретаря-машинистки. Печатала она не ахти как, но и такой машинистке были рады. Главное — грамотная, а стучать по клавишам не велика хитрость, посчитали в исполкоме, научится.

И научилась. И полюбила свою работу. Даже не раз пожалела, что многие годы убила зря, сидела дома, когда могла — она сейчас это видела — немалого достичь, просто в голову не приходило пойти работать. Работают, считала она, те, кого не может обеспечить муж. Или уж какие-то… слишком эмансипированные. Те, которые в свое время ходили в кепках, а то даже и в брюках. Дома и так набиралось достаточно дел. Хоть и нанимала она женщину — мыть полы, стирать, делать уборку перед праздниками, а все равно сама не сидела сложа руки. Виктор любил видеть ее хорошо одетой и чтобы в доме был уют. И она создавала этот уют. Своими руками вышила все занавески, массу подушечек на диван. А сколько приходилось тратить времени, чтобы достать красивую посуду, мебель. Словом, дом у них был полная чаша. Она и в этом добилась, чтоб все ей завидовали. Как завидовали ее нарядам, ее прическам!

Работа секретаря нелегкая. Сколько людей за день проходит через приемную. К ней обращаются за талонами в столовую командированные и свои исполкомовские работники, потому что именно у нее хранятся эти талоны. К ней же обращаются по поводу жилья, за ордерами на обувь, одежду. Правда, эти ордера распределяет не она, а местком, но, во-первых, она тоже член месткома, а во-вторых, ордера сначала приходят в исполком, то есть опять же к ней. Она первая узнает, сколько их, на что они. Естественно, от нее немало зависит, и люди это прекрасно понимают. Упаси бог, она не злоупотребляет ничем, но когда ты можешь сделать кому-то что-то хорошее и ты же можешь не дать этим хорошим воспользоваться, например, какой-нибудь хамке вроде Егорушевой, — то жизнь кажется более осмысленной, интересной, и не так уж страшно, что ты «брошена». Кончится война, можно будет позаботиться и о личной жизни. А пока нужно думать, чтоб благополучно дожить до конца этой проклятой войны, не опуститься, не потерять себя. Наоборот, теряя с возрастом одно, приобрести другое: допустим, влияние, нужные связи. Она знает, как это важно в жизни. Как пригодится для Жени. Только бы с ним — тьфу-тьфу — ничего не случилось.

Сегодня Ирене предстояло отпечатать доклад председателя для пленума райкома. Печатать надо, само собой, без орфографических ошибок, густо усеявших рукопись, но, как обычно, доклад надо еще выправлять и стилистически.

Старый председатель исполкома ушел на фронт. Ирена его не застала, слышала, что то был энергичный и умный человек. Теперь на его месте Григорий Иванович — больной туберкулезом председатель, бывший конечно, Урезовского сельсовета. Деловой, хозяйственный, а вот с грамотой не в ладах. Не удивительно, сам говорил: церковноприходская школа — все его образование. Ирена же еще перед той войной, германской, закончила городское училище. Учились там шесть лет, но это было все равно что по-нынешнему семилетка. А в семнадцатом году закончила заочно курсы бухгалтеров в Либаве, «прошла полный курс двойной итальянской бухгалтерии и коммерческих знаний», как было сказано в аттестате. Так что естественно, что Григорий Иванович относится к ней совсем не так, как относятся к обычной секретарше: никогда ничего не требует — только просит, и вообще частенько советуется с ней. Не впрямую, конечно, советуется, а… рассуждает при ней вслух. А она подсказывает, если знает, что подсказать. Иногда они даже спорят. Разумеется, когда нет